Что ж, до поры до времени мне это удавалось. Но в какой-то момент сегодня вечером я незаметно для себя перешел границу и теперь, неторопливо выбираясь во тьме из Санта-Фе, я не испытывал никакого удовлетворения от мысли, насколько прочен, неприхотлив и вынослив мой древний фургон. Не мог больше обманывать себя, будто доволен тем, что имею средством передвижения старый грузовик, пусть даже и как личный протест против пестро разукрашенных повозок, на которых ездят все остальные. Единственное, о чем я думал, только о том, что ни при каких обстоятельствах мне на моем пикапе ни от кого не удрать. Любая семейная колымага, выпущенная в последние пять лет, догнала бы нас без труда. Полицейское авто село бы мне на хвост, даже не переключаясь со второй скорости. Если бы кто-то вздумал заняться нами всерьез, мы бы оказались для него, можно сказать, неподвижной мишенью. Я испытывал сейчас такое же чувство незащищенности, как и во время войны в тех чертовски хрупких самолетиках, на которых мы переправлялись через Ла-Манш и которые при перелете испуганно шарахались от любой стаи диких гусей, летящих к югу.
Нервы мои утратили прежнюю закалку, и я вел машину медленно и осторожно, не забывая посматривать в зеркальце заднего вида. Поэтому, когда Тина резко постучала в окошко за моей спиной, я от неожиданности чуть не расстался с сегодняшним обедом.
Переднее окошко в брезентовом пологе кузова совпадало с задним окошком в кабине, но оба были застеклены, поэтому нельзя сказать, что они могут служить средством общения между кузовом и кабиной. Я глубоко вздохнул, включил внутреннее освещение и оглянулся. Сквозь две стеклянные перегородки ее лицо казалось бледным и призрачным. В руке она держала свой маленький пистолет, решительно колотя им по стеклу. Увидев, что я к ней повернулся, она резким взмахом руки дала мне знак свернуть к обочине.
Я затормозил, выскочил из кабины, обежал кузов и открыл заднюю дверцу.
— В чем дело?
— Вышвырни отсюда эту скотину! — голос Тины звучал резко и хрипло, — Немедленно — или я ее убью!
На мгновение у меня мелькнула жуткая мысль, что она имеет в виду девушку, которую застрелила. Перед моим взором возникло видение Барбары Гереры, восстающей из мертвых с невидящим взглядом и слипшимися от крови волосами. Но тут возле меня что-то шевельнулось, и я увидел нашего серого кота с сощуренными зелеными глазами и вставшей дыбом шерстью. Судя по всему, компания в пикапе не устраивала и его тоже. Он тихонько мяукнул. Я взял его на руки и засунул под мышку.
— Черт возьми, — сказал я, — это же просто кот. Он, должно быть, запрыгнул внутрь, когда мы грузили багаж. Ему нравится ездить на машине. Привет, Тигр.
Тина прерывистым голосом бросила из темноты:
— Как бы тебе понравилось, если бы тебя заперли вместе с трупом, да еще с этим? Я их терпеть не могу! Меня бросает в дрожь от этих пронырливых тварей!
Я ответил:
— Мы, конечно, не хотим тебя пугать, так, Тигр? Ладно, парень, пора отправляться домой. — И почесал кота за ухом.
Кошки отнюдь не относятся к числу моих любимых домашних животных, но собаки слишком шумны, чтобы держать их в доме писателя, а детям нужно с кем-то играть… Впрочем, Тигр давным-давно записал меня в общество покровителей семейства кошачьих. У нас с ним были родственные души, и поэтому он заурчал, как игриво настроенный чайник.
Тина с трудом пробралась к задней дверце: под пологом выпрямиться она не могла, а вечернее платье не располагало к передвижению на четвереньках.
— Что ты намерен с ним делать? — спросила она.
— Отвезу его домой, — ответил я. — Если только ты не решишь, что тебе нужен компаньон.
— Обратно? Ты сошел с ума! Нельзя разве просто…
— Что? Отпустить его в пяти милях от дома? Черт, наш Тигр по утрам не может отыскать даже свое блюдце с молоком, если кто-нибудь передвинет его на другую сторону комнаты. К тому же кота могут задавить на дороге, и дети будут скучать.
Тина резко бросила:
— Ты сентиментален и глуп! Я категорически запрещаю…
Я ухмыльнулся ей в лицо.
— Всенепременно, милочка, — Я опустил дверцу, и она со стуком упала, Тина едва успела отпрянуть назад, но, судя по звуку, дверца ее не задела. Я защелкнул задвижку, вернулся в кабину, пропустил вперед чью-то машину и повернул назад, в город.
И неожиданно я почувствовал, что ко мне возвращается хорошее настроение. Нервное напряжение не может владеть вами до бесконечности, и я переступил черту. С трупом на руках я делал крюк в десять миль только для того, чтобы вернуть домой уличного кота. Мне как раз нужна была такая вот выходка, чтобы избавиться от этого состояния. Я потянулся почесать Тигру живот, и нелепый звереныш перевернулся на спину, задрав кверху лапы от удовольствия. Очевидно, Тигр никогда не слышал, что кошки в отличие от собак — животные сдержанные и полные чувства собственного достоинства.
За полквартала от дома я отпустил кота. Вся эта езда взад-вперед не прошла понапрасну: мне удалось придумать, как решить возникшую проблему. Поэтому я выехал из города по другому маршруту и на этот раз вел машину легко и свободно, не оглядываясь назад. Если кто-то захочет нас поймать, они это сделают. И потому какой смысл волноваться из-за того, что от тебя не зависит?
13
На последнем крутом отрезке пути к шахте я перешел на первую скорость. Мы поползли во тьме вверх по горному склону с приятным для моего слуха ревом двигателя. Мне всегда доставляет удовольствие перевести машину в этот режим тяги, когда она способна сдвинуть с места целый дом, и слушать, как мощно, напрягая все силы, ревет под капотом мотор, в то время как толстые покрышки и в грязь и в снег цепляются за покрытие дороги…
Может быть, в этом и есть моя проблема, подумал я. В том, что чертовски долго я не пускал в ход все, что у меня есть «под капотом». Я остановил машину у самого входа в штольню, где была достаточно ровная площадка. Разного рода сооружения возле штольни и подъездные пути к ней давно разрушились и были смыты дождями. Разработку покинули Бог знает когда, и место нашлось только возле небольшой канавы, которую дождевой поток проделал поперек ровного участка у входа. Дальше за канавой в свете фар были видны голые склоны холма и черная дыра входа в рудник, края которой когда-то были укреплены деревянными балками, теперь полусгнившими и потемневшими от времени.
Меня, по выражению Тины, бросило в дрожь от мысли, что придется ночью забираться туда. Хотя почему ночью страшнее, чем днем, я бы объяснить не смог. В пятидесяти футах от входа время дня и даже года не составляло никакой разницы. Это место в самый раз подходило для того, что мы планировали тут оставить.
Выключив фары, я отыскал фонарик и пошел открывать заднюю дверцу. Я слышал, как Тина внутри пробиралась к выходу. Но когда она попыталась перекинуть ноги через порог, что-то с треском порвалось, и ей пришлось замешкаться, отцепляя шпильку высокого каблука от подола платья. Я помог ей спуститься. Она отшатнулась и изо всех сил ударила меня ладонью по лицу. Должен заметить, что, может быть, Тина и стала пятнадцатью годами старше, но мышцам ее было явно еще очень далеко до старческой дряблости.
— Эти штучки тебе даром не пройдут! — выдохнула она, — Расселся в кабине на мягком сиденье с рессорами и на каждой яме или кочке только смеешься, представляя, как там я… Я тебе покажу как! — И она снова замахнулась.
Я сделал шаг назад и поспешно сказал:
— Тина, прости, но я не подумал об этом, иначе пересадил бы тебя в кабину, как только мы выехали из города.
Тина гневно посмотрела на меня, затем сдернула с головы маленькую шляпку, соскользнувшую ей на левое ухо, и забросила ее в кузов машины.
— Лжец! — сказала она. — Полагаешь, я не знаю, что ты задумал? Ты сказал себе: «Эта Тина после стольких лет мнит о себе невесть что. Ну, так я поставлю ее на место. Покажу ей со всеми ее замашками, мехами и вечерними туалетами, кто здесь командует. Проучу за то, что позволила своему напарнику ударить меня. И за то, что мне приходится расхлебывать убийство той девушки. Взболтаю ее, как коктейль, и размажу по кузову, как яичницу на сковородке». — Тина глубоко и прерывисто вздохнула, осторожно свернула меховую накидку и задвинула ее подальше в кузов. Затем проделала стандартную женскую процедуру, поправляя пояс и одергивая платье, после чего тихонько рассмеялась.
— Что ж, могу тебя понять. Где мы?
Я потер подбородок. Не то чтобы я специально старался доставить ей в дороге побольше неудобств, но и нельзя сказать, что мне на глаза навертывались слезы при мысли о том, как она там трясется в кузове по ухабистой дороге. С такой особой, как Тина, нельзя упускать ни малейшего преимущества.
Я сказал:
— Если я сообщу тебе, что мы находимся в горах Ортиза или в холмах Цериллос, много ли это тебе скажет? Мне удалось добраться до старых горных разработок в двадцати пяти милях к юго-востоку от Санта-Фе.
